«Ключи пoлoжи нa тумбу. Вeщи нe зaбудь, инaчe выбpoшу»: и бoльшe eгo нe вcпoминaлa ни плoхим cлoвoм, ни хopoшим.....
Старый студенческий друг Юрий Любимов появился в жизни Людмилы Целиковской, когда мир еще казался вывернутым наизнанку.
— Давай попробуем, - произнес он однажды...
ИСПЫТАНИЕ ВЕРНОСТЬЮ
Казалось, жизнь подарила им все: славу, любовь, роскошную квартиру в центре Москвы. Но 1949 год перечеркнул эту идиллию. Каро Алабян, создатель знаменитых сталинских высоток, любимец власти, в одночасье превратился в изгоя.
— Вам сказочно повезло, — скрипуче произнес следователь, внимательно вглядываясь в лицо побледневшей Людмилы Целиковской. — Ваш муж отделается лишь командировкой в Ереван. Благодарите товарища Микояна.
Эти слова, призванные утешить, звучали зловеще. В те дни «командировка» могла длиться десятилетиями. Квартиру на улице Горького опечатали за несколько часов. Знаменитая актриса, привыкшая к овациям, теперь ютилась с шестимесячным сыном то у коллег по театру, то в крохотной комнатке у дальних родственников.
Каждую неделю она отправляла мужу в Ереван длинные послания, в которых тщательно вычеркивала все мрачные подробности их жизни. Вместо жалоб — театральные сплетни, вместо слов отчаяния — смешные истории о первых шагах сына. По вечерам, когда Саша засыпал, Целиковская вставала на колени перед иконой, шепча одну и ту же молитву:
— Только бы вернулся… Только бы живым…
Письмо о том, что мужу разрешили вернуться в Москву, Людмила получила только через два года.
— Не может быть… Это ловушка, — шептала она, перечитывая скупые строчки...
.jpeg)
Павелецкий вокзал встретил ее промозглым дождем. Среди серой толпы она заметила его сразу. Каро стоял, съежившись, в поношенном пальто, с одним потрепанным чемоданом в руках. Казалось, в нем вся его жизнь и ничего больше.
— Ну что, артистка, возьмешь в свой дом бывшего ссыльного? — попытался пошутить он, но голос сорвался.
Людмила не ответила. Просто прижалась к его груди, впервые за два года позволив себе расплакаться.
Спустя время супругам разрешили вернуться в свою старую квартиру, которая встретила их зловещей пустотой. Воздух был пропитан запахом чужих духов и дешевого табака. На стенах, где раньше висели семейные фотографии, теперь зияли бледные прямоугольники. В углу валялся окурок со следами от помады. Какая-то дама курила, разглядывая их альбомы.
Каро медленно прошелся по комнате, останавливаясь у каждой отметины, оставленной временем и чужими людьми:
— Здесь стоял мой чертежный стол… А тут ты любила читать у окна…
Его пальцы дрогнули, наткнувшись на глубокую царапину на паркете. Внезапная улыбка тронула потрескавшиеся губы:
— Помнишь, как мы с тобой здесь танцевали? Ты тогда каблуком зацепилась…
Людмила резко отвернулась, чтобы муж не увидел слез. Эти царапины были последними свидетелями их прежней жизни, той, что существовала до того, как слово «шпионаж» ворвалось в их дом.
Ночью, прижавшись друг к другу на единственной уцелевшей кровати, они молча слушали, как за стеной соседи включают патефон.
— Знаешь, что самое страшное? — прошептала Людмила в темноте. — Я привыкла бояться. Привыкла, что за мной следят. Что могут арестовать прямо во время спектакля…
Каро крепче обнял жену:
— Теперь будем отучаться. Вместе.
.jpeg)
Позже, уже в 60-х, на банкете после премьеры какой-то молодой актер спросит ее:
— Правда ли, что вы могли бросить Алабяна в 49-м, чтобы спасти карьеру?
Людмила лишь улыбнется в ответ и поднимет бокал:
— Видите ли, дорогой, настоящая любовь — это когда ты выбираешь не между плохим и хорошим, а между плохим и еще хуже. И ни секунды не сомневаешься.
Она не расскажет, что те долгие два года научили их главному — ценить не громкие признания, а тихие утренние чаепития, когда можно просто молча сидеть рядом и слышать дыхание друг друга.
Еще шесть лет после они наслаждались покоем и счастьем. Казалось, судьба, наконец, подарила им передышку. Но заболел раком легких Каро.
Людмила тут же превратила их спальню в госпиталь. Училась делать уколы, вела дневник температуры, читала вслух его любимого Булгакова. Когда официальная медицина капитулировала, начался этап знахарок. Бабки с травяными отварами, цыганки, гадавшие на воске… Актриса готова была поверить в любое чудо.
— Ты же всегда была реалисткой, — хрипел Каро, наблюдая, как она развешивает по углам мешочки с травами.
— А теперь я просто твоя жена, — отвечала та, поправляя мужу подушку.
Через несколько месяцев архитектора не стало. После похорон театр стал для нее чужим. Сцена, где когда-то рождались эмоции, теперь казалась картонной декорацией. Сын-подросток пугался неестественного спокойствия матери.
— Мам, давай хоть поговорим…, — робко трогал он ее за плечо.
— О чем? — улыбалась она в ответ.
Целиковская заперла свое горе в той самой спальне, где умер любимый Каро. Каждую ночь проигрывала там один и тот же спектакль: прижимала к груди его пижаму, дышала остатками его запаха в подушке, шептала слова, которые не успела сказать.
Старый студенческий друг Юрий Любимов появился в жизни Людмилы, когда мир еще казался вывернутым наизнанку.
— Давай попробуем, — произнес он однажды.
Людмила замерла. В его глазах читалась не просто жалость, он действительно предлагал новый шанс.
— В ЗАГС не пойду, — ответила она, поправляя на комоде фотографию Каро. — Но… попробовать можно.
.jpeg)
Так начались их шестнадцать лет странного сожительства. Не брак, а скорее договор о взаимном спасении. Любимов, привыкший к покорности женщин, впервые столкнулся с непоколебимой волей. Она же продолжала хранить фотографии Алабяна, отмечать дни его памяти, говорить о нем в настоящем времени.
— Ты живешь с призраком! — кричал Юрий во время их ссор.
— Лучше с призраком, чем с подделкой, — парировала Людмила.
Для десятилетнего Саши этот союз стал болезненным испытанием. Мальчик, едва оправившийся от потери отца, так и не принял нового мужчину в доме. Режиссер пытался купить его расположение дорогими подарками, но каждый раз натыкался на ледяную стену.
— Зачем он здесь? — как-то бросил подросток матери, хлопнув дверью.
No comments:
Post a Comment